Дядя Семен был призван сра­зу как началась Великая Отече­ственная, но воевал недолго, попал во власовскую армию к немцам. Власов сдал врагу пер­вую армию на берегах Балти­ки. Артиллеристы, увидев на рейде немецкие корабли и еще не зная о сдаче армии, дали залп, за что и были отправлены в концлагерь. Лагерь находил­ся в Польше. Он, кажется, назы­вался Освенцим.

Семен Минаков - коренной си­биряк, а сибиряки, как извест­но, народ крепкий, сноровис­тый, ухитрился с товарищами совершить побег. В лесу они забились под какой-то выворотень, как в нору. Товарищ ока­зался ближе, и его загрызли со­баки. Семена же немцы загрызть не позволили, доставили в концлагерь как доказатель­ство успешной погони. Над Се­меном издевались, вырезали со спины два кожаных ремня, оголив мясо. Дядюшка показы­вал мне спину. На ней было две белых, почти прозрачных поло­сы, на которых не росли во­лосы. Выжил, но подорвалось здоровье. От издевательств и голода стал сильно кашлять и болеть животом. Его рвало с кро­вью, и при приступах однажды вышел к колючке (ограждению лагеря), где вдруг услышал за ограждением русскую речь: «Кто ты?». Семен поднял голо­ву и увидел, что мимо идет женщина. В этом месте за тюрем­ным ограждением была дорож­ка, по которой ходили на служ­бу вольнонаемные, работавшие в госпитале и управлении лагеря. Женщина спросила не останавливаясь и не поворачи­вая головы, но Семен понял, что вопрос обращен к нему. «Я рус­ский» - назвался Семен. На этом первое их общение закончилось. Семен понял, что женщина в чем-то заинтересована, и стал выходить к ограждению по возможности и в определен­ное время. Разговоры их были кратковременными, так как останавливаться женщине и смотреть в сторону Семена было нельзя. Их об­щение могли засечь часовые на вышках. Они обменивались лишь мимолетными взглядами, бро­шенными как бы невзначай. Женщи­на, явно нерусской национальности (го­ворила с акцентом) поверила Семену, а тот понял, что она со­чувствует ему. Когда она узнала чем бо­лен Семен, незамет­но кинула под ог­раждение сверток. Семен, будто кор­чась от боли, со­гнулся и подобрал его. Там оказалось лекарство, от кото­рого он пошел на поправку. Посте­пенно женщина уз­нала в каком карь­ере работает Се­мен, в каком забое и предложила: «Хо­чешь убежать отсю­да?». Семен отве­тил: «Хочу!». «В твоем забое будет зарыт сверток, переоденься и беги». Женщина не работала в карьере, и Се­мен понял, что в своих сочув­ствиях пленным она не одна. Возможно она была из анти­фашистской организации. Кто в ней состоял Семен не узнал, но понял, что побег возможен. На­верное его сведения проверя­лись и перепроверялись, и од­нажды он в самом деле отко­пал в своем забое сверток с обмундированием немецкого офицера и несколькими плит­ками шоколада. Украдкой переоделся и пошел к выходу из карьера. Тут его едва не убили свои же заключенные, ведь шел он мимо забоев товарищей, и хорошо, что вовремя оглянул­ся. Над ним уже была занесе­на кирка, но товарищ узнал Семена, и кирка отлетела в сторону. Шел Семен по карье­ру и ждал пулю в спину, но ему повезло. Ближние охранники сто­яли на вышке, были заняты иг­рой на губной гармошке, они лишь изредка покрикивали на работающих. Они или не за­метили Семена, или приняли за своего, или были в сговоре с женщиной-спасительницей. Семен прошел до самого кон­ца карьера неуличенный. В конце карьера охранники даже повскакивали и прокри­чали: «Хайль Гитлер!». Они-то уже могли с полным основани­ем принять его или за прове­ряющего или за проходящего мимо офицера. Семен тоже вздернул руку вверх. По больной спине Семена стекал холодный пот. От нервного на­пряжения деревенели руки и ноги, но обошлось, и это было проведением Божьим.

Выйдя из карьера, Семен по­чуял свободу. Напряжение спало, ноги сделались ватными, но медлить было нельзя. Стараясь не попадаться немцам на глаза, он добрался до желез­нодорожной станции, где уви­дел состав, направляемый на фронт. Танки были зачехлены, и он забрался под один из них. Состав вскоре тронулся.

Трое суток скрывался  Семен под танком без еды и воды. За два  года  плена он выучил не­мецкий язык, и довольно хоро­шо понимал его, мог изъясняться, и на последней станции понял: фронт вот он - рядом! Под покровом темно­ты  выбрался  из-под танка, добрался до линии фронта и пополз в сторону своих, Обходя немецкие окопы и заграждения, дополз-таки до своих, но свои едва не пристрелили его. Семен закричал: «Ребята, я свой!» и этим спасся.

Но офицер особого отдела спросил: «По­чему сдался в плен а не застрелился?». Была такая установка в на­чале войны: лучше смерть, чем плен. На что Семен ответил: «Нас были тысячи и все дол­жны были застрелить­ся? Ты вот в тылу и никогда  не поймешь тех, кто там оказал­ся».   Особист, пристрастно допрашивающий Семена, отправил его далее по инстанции, состряпав «материал». И дали Семену шесть лет уже нашего лагеря.

Отбывал свой срок Минаков в Новокузнецке на строительстве подземного порохового завода, где так же работали и пленные немцы. Немецкая бригада ра­ботала ни шатко ни валко, вы­полняя нормы на 50-70%. Сколь­ко с немцами не бились, заста­вить их работать так, как рабо­тали бригады русских «преда­телей», не могли. И вот на должность мастера участка назна­чили исполнительного и сообра­зительного Минакова. Обходя участок, он однажды в немец­кой речи подслушал: они пред­полагали убить кого-то из лагер­ного начальства и если не сбе­жать, то хотя бы отомстить за плен.

Возможно это были только их мечты, выраженные вслух. Поэтому-то Семен решил не сообщать начальству, но бри­гаде пленных заявил: «Если вы не станете хорошо работать, а будете как прежде саботиро­вать, я сообщу о ваших разгово­рах и вас расстреляют». Плен­ные такого оборота не ожидали, услышав из уст русского мастера почти чистую немец­кую речь, они сразу же сдались и пообещали хорошо работать. Бригада пленных немцев стала выполнять нормы на 150-200%. Начальство гулага было удивле­но. Стали дознаваться в чем причина такой резкой переме­ны в работе пленных. И дозна­лись! Оказалось, что мастер Минаков неплохо говорит по-немецки.

Надо знать политические по­ветрия того времени, чтобы по­нять почему Минакову к шести годам заключения прибавили еще четыре, обвинив в сговоре с немцами. Никакие оправдания и объяснения не помогли. Одна­ко Семен сдержал слово, не вы­дал пленных.

И «отслужил» Семен Минаков в лагере до самого 1953 года. После смерти «отца народов» товарища Сталина его реабили­тировали по чистой, но боль за себя, за несправедливость со стороны Родины не покидала Минакова до самой смерти. Рассказывая эту историю, Семен плакал, а был он мужиком креп­ким, сильным, выправился, выйдя на волю. И умер уже в се­мидесятых, унес свою боль в могилу.

Вот так Родина-мать обходи­лась со своими сынами, когда у ее руля стояли люди с невысо­кими взглядами на жизнь, под­верженные личным амбициям и низменным желаниям, поэтому, избирая себе руководителей, мы, простые люди, должны смот­реть и думать, кого выбирать, относиться к выборам с полной серьезностью.

«Я не знаю имени той женщи­ны, - говорил дядюшка, - не знаю, кто она по национальности, но если бы я встретил на свобо­де, я бы все отдал ей и за нее, за ее доброту! Есть все-таки за земле доброта. Она не убиваема. Она живет в людях».

Рассказ В. П. Шамаля записал А. Н. Тихонов.

• Назад
• Вперёд